[Anyme]

... и нажрался с самого утра Bacardi Breezer.

Сигаретный дым плавал по комнате, придавая ей некоторую атмосферу разврата. Внутри кроме меня не было никого. У меня внутри ничего не было. Наверное, если посмотреть на эту ситуацию со стороны, может показаться, что я чего-то жду. На самом деле это не так, потому что как мне нечего ждать, так и чему-то меня ждать смысла тоже нет. У меня на столе лежат ровно 6 шоколадных печений и стоит стакан с жёлтым чаем. Пока я рассказываю, количество печенья явно уменьшится, а от чая останется только кружка и терпкий запах. Крошки от печенья я стряхиваю прямо на пол, потому что моим виртуальным тараканам тоже необходимо питаться. Зубную пасту я ворую у соседа. На самом деле я честно пытался дойти до супермаркета купить себе тюбик, но всей моей силы воли хватает ровно на то, чтобы не разозлиться, когда приходиться оправдывать себя перед собой.

Нет, я, конечно, могу ничего этого не рассказывать, но, если я заткнусь, в комнате повиснет гробовая тишина, что совсем не улучшит момент.

Я выключил колонки из сети, включил компьютер и вышел на балкон, чтобы простыть. Ощущая собственную невостребованность и абсолютную бесполезность, можно делать всё, что угодно. Никто не будет хватать меня за руку. Никому о меня нет дела, в том числе и мне самому.

Ни один из 43-х градусов алкоголя не оказал должного воздействия на мой организм. Что и требовалось доказать. Вкупе с хорошей памятью природа наградила меня высоким метаболизмом, ничего не поделаешь. Разве что слушать музыку. Ну и что здесь такого? Подумаешь, праздник. Ничего такого не чувствуется. Не собирается в требуемую картину. Все эти подарки, люди, алкоголь. Так прошли ещё одни сутки, около 37 часов точно. Условное деление времени на день и ночь давным-давно потеряло для меня актуальность. В конце концов, в этом городе в любое время можно поесть. Поспать. Начать работать. Никаких жёстких привязок. Я проснулся и начал соображать, что делать дальше.

Кажется, что моя основная проблема заключается в том, что я не женщина. Я шёл по улице со вполне сформировавшимся желанием чего-нибудь поесть. После пятидневного запоя сама мысль о еде казалась настолько свежей, что хотелось петь. Было относительное утро, то есть около одиннадцати вечера. Народ, только проснувшийся к этому времени, медленно но верно возвращался к реальности, каждый к своей. Полиэтиленовый пакет забился под куст неизвестного растения прямо перед воротами универа, а я шёл есть, прокручивая в голове обрывки советов, кучу которых успела надавать мне моя бывшая.

Не трогай себя за лицо.

Не втыкай палочки в рис.

Не целуй меня в публичных местах (это было сказано, когда мы с ней ещё целовались).

Не говори «этого-того».

Не кури.

Не что-то ещё, но я забыло, что именно. В поисках последнего, шестого кусочка этой псевдополезной околесицы я провёл почти десять минут, что шёл от общаги до больших ворот университета. Так и не вспомнил.

А, кстати, увидев меня на улице, вы не узнаете меня. Просто потому, что я не хожу по тем улицам, по которым ходите вы. Нанкин, конечно, маленький город, но я знаю такие пути, которых вы боитесь. Это заложено у меня в ДНК. За моей спиной осталась пустая комната со вздувшейся нитрокраской на стене и смрадным запахом. Находиться где угодно гораздо лучше, чем у меня дома. Да, впрочем, «домом» то место, где я живу, можно назвать с большой натяжкой. Это просто комната в общаге, на третьем этаже, с балконом, прихожей и якобы кухней. Пространства на двоих достаточно много, гораздо больше, чем действительно необходимо. И всё это пространство так сильно замусорено, что, хоть убирайся, хоть нет, всё равно наткнёшься на хлам.

В раздумьях о том, не подрочить ли мне по приходе домой, я наткнулся на первую тележку с едой. По человеческим меркам было достаточно поздно, поэтому ни кафе, ни МакДо не работали. Приходилось есть на улице. С тележки на меня глазела печёная картошка. Судя по рассказам, она должна быть сладкой, питательной и очень вкусной. Судя по виду, после её употребления меня тут же накроет рвотный спазм. Картошку пропустим.

Далее шли шашлыки и супчик. Супчик заведомо непригоден для еды, так как его могут есть только сами китайцы. Хотя, помнится, как-то было дело, когда сугубо из эмпатии я хлебал что-то подобное вместе с моей бывшей перед баром, в котором она работает по сей день. Шашлыки. Остаются шашлыки. То есть такие небольшие кусочки мяса, нанизанные на деревянную палку, пожаренные над открытым огнём. Опасно. Отлично. Великолепная возможность отравиться. Решив, что, при отсутствии соседа (мы живём вдвоём) в комнате подрочить всё-таки не помешает, я заказал пять шашлыков. Пять шашлыков – пять юаней. Таким образом, если рисковать с едой, здесь можно достаточно долго прожить. На самом деле, я не хочу быть ни на кого похожим, там, стилем или ещё чем, поэтому если читать не интересно, читать не стоит. Целых пять. Я одел наушники и стал ждать. Прошло две песни. Кажется, повар в кожаной куртке, спортивных брюках и домашних тапочках решил не травить меня сегодня сырым мясом. Щедро сыпанув на шашлыки перца, он завёл со мной разговор на том самом языке, который, как предполагается, я должен неплохо знать.

Само собой, то, что предполагается и то, что вы имеете счастье наблюдать на самом деле – две абсолютно разные вещи. Я ответил ему что-то типа «Ага, и побольше» и погрузился в музыку. Взяв всё положенное мясо с собой, я, не спеша, пошёл обратно в общагу. На улице было жутко холодно, но истощённое алкоголем тело этого не чувствовало. Замерзали только глаза и кончики пальцев. Что не так уж и мало. Съев по пути все шашлыки и успев проголодаться заново, я вернулся к собственной двери и попытался нашарить ключ в левом кармане брюк. Как ни странно, он оказался именно там. Со стороны – ничего такого, но, поверьте, когда пьёшь пять дней, такие мелочи, как вещи, лежащие на своих местах, начинают восприниматься с чувством некоторой благодарности. Спасибо, мол, себе за то, что не сумел потерять ключ от комнаты. А также за то, что не успел пропить мобильный телефон или разбить велосипед. А вот за то, что обкончал брюки, когда по пьяни дрочил перед компом, совсвем не спасибо. Эти брюки – в некотором смысле – мои последние. Первые порвались задолго до того, как я приехал сюда. Я не стремился выглядеть здесь звездой кампуса, поэтому взял с собой самую замызганную одежду. Так вот, мои любимые зелёные брюки порвались примерно до колена, вытерлись между ног и были на пару размеров больше, чем я. К тому же, я их постирал, а высыхать в этой холодине они совершенно не собирались. Та же история с парой коричневых брюк, постирав которые, я надолго мог забыть об их существовании. Синие джинсы, которые я тоже зачем-то привёз с собой, висели на балконе вот уже вторую неделю без каких-либо намёков на высхание. Ладно – пожал я плечами, положу джинсы в комнату: не высохнут, так нагреются. Нагреются – мможно будет одеть. Одену – высохнут только так.

Из соседней двери вывалилась моя соседка, которая была на меня немеряно зла за то, что я безостановочно пил. Не знаю, каким образом моё состояние касалось её, видимо, мы были друзьями, и она за меня волновалась. Не могу сказать точно. А, да, здесь надо кое-что пояснить. Я вообще не очень люблю общаться с парнями. Не знаю, почему, так получается само собой. Ладно, это слишком издалека.

Начнём отсюда: я расстался с девушкой. Естественно, сложно придумать причину для запоя банальнее, но, с другой стороны, никто ведь не был внутри меня. Соответственно, никто не знает, как вся ситуация воспринимается, скажем так, от первого лица. Я могу сколько угодно рассказывать про это, но всё равно вы будете слушать через призму собственного опыта и говорить мне: «Ты сам себе это придумал», «Ничего страшного», «Ну и дурак», «Будет другая» и так далее. А воспринимается это, тем не менее, тяжело. Очень. И вот нахожусь я, значит, в таком весьма ослабленном состоянии. Она мне снится. Да и, что, собственно, скрывать, она меня сама бросила. Что не добавляет мне уверенности в том, что дальше будет лучше. Ушла да ещё и сказала, что несчастлива со мной. Сильно, больно, а что поделать. И вот в таком примерно состоянии меня настигает Новый год. Сами представьте: чужая страна, телефон молчит, делать нечего, до Нового года остаётся где-то полчаса, а денег нет. Нет, кстати, потому, что всё спустил на подарки девушке и её друзьям. Ну, вроде как, её друзья – мои друзья, и всё в этом духе. Свете (да, кстати, знакомьтесь, моя бывшая девушка Света. 24 года, высокая блондинка. Сидит вон там, за барной стойкой, со скучающим видом общается с каким-то иностранцем на чудовищном английском. За это ей платят деньги) я нашёл очаровательные серебряные серёжки, ажурное плетение, чудесно будут смотреться на фоне её шеи. Мне даже удалось ей их передать через друзей. «Спасибо» в ответ получить, правда, не удалось. Даже через друзей.

В общем, можете опредлелить это как авторское отступление, или как там оно называется в стилистике. Сижу я, значит, дома, сижу, а вся общага в это время гудит в предвкушении. Меня звали на вечеринку, но все там были так плотно завязаны друг с другом и так не хотели меня видеть, что я почему-то решил не ходить. К тому же, они хотели 150 юаней за еду и всё такое, но отдать им эти деньги с моей стороны было равносильно голодной смерти. А идти на вечеринку с друзьями бывшей и с ней самой как-то совсем не хотелось.

Я пошёл в бар. В тот самый бар, где она работала, но на новый год не появилась. В тот самый бар, где мы познакомились. В тот самый бар, где я при тотальном отсутствии денег планировал монументально напиться.

На входе никого не было, снаружи казалось, что бар пуст. Внутри же было битком народу, сплошь китайцы. Даже барыги-менеджера Дэна, с которым у нас были не только наркотически-хорошие отношения, нигде не было видно. Я наскрёб в кармане 10 юаней, взял бутылку пива и, слегка шатаясь, поплёлся в район танцпола. Никого. То есть народу полно, а знакомых – нет. До Нового года оставалось минут пятнадцать. Я обвёл помещение мутным взглядом, и заметил глядящие на меня из за столика якобы знакомые глаза. Отлично. Я подошёл к обладательнице глаз и обратился к ней по-английски. Она оказалась русской, с Украины, а виделись мы с ней месяца три назад, когда они приезжали в бар всей компанией из другого города что-то отмечать. Я лениво облокотился на стол, и, стараясь не очень часто смотреть на их Виски с колой, завёл с ней и её компанией светскую беседу. Долго говорить не пришлось, так как сердобольная душа девушки не выдержала моего явного желания и поддалась.

- Бери стакан, давай, наливай.

Что я незамедлительно сделал. К моменту прихода Нового года я был именно в том состоянии, в котром мне было наименее болезненно его встречать. То есть в состоянии алкогольного опьянения третьей степени. Стараясь больше контролировать собственные произвольные телодвижения, чем думать о моей бывшей, о том, почему она не пришла, а также о том, зачем я ей вообще был нужен, я прикурил и пошатался в район танцпола. Знакомых больше не стало, но больше мне их не было нужно. Я стал танцевать.

Именно так, каждые 15 минут рефлекторно догоняясь, я и провёл четыре часа. Дэн, подошедший сзади, предложил перейти с ним на чистый Виски, что не требовал обсуждения. Когда в бар пришли мои соседки, я был уже готов. С одной из них я танцевал так, что стояло у всего коллектива бара.Ладно, согласен, она встречается вон с тем парнем, который стоит у стены. Знакомьтесь: Марк, китаец, наркоман, наркоторговец и просто преподаватель английского языка. Обаятельный человек. Встречается с Аней вот уже три месяца. По сути дела, мы с ним в некотором роде отражения друг-друга. Меня недолюбливает. После того, как увидел, как мы с его Аней танцевали,- просто ненавидит.

Аня не просто подошла ко мне, она упала в мои обьятия. Поняв, что она пьяна примерно настолько же, насколько я, по своей, женской шкале, я не захотел этим воспользоваться. Она хотела. Меня? Не знаю. Скорее всего – нет. Марка? Очень может быть. Тогда я не задавался этим вопросом, а потом он потерял всякую актуальность.

С другой, Соней, я просто пытался говорить. Судя по всему, то ли ничего не вышло, то ли я ничего не помню. В общем, как бы дело ни обстояло, девушки выволокли меня из клуба и с ужасом попытались уложить в такси. После того, как там оказалось моё тело, они погрузились туда сами, и мы поехали домой. На лестнице общаги центральная нервная система послала меня нахуй и ушла спать. Что, в свою очередь, повлекло за собой моё незамедлительное сползание по стенке. Я помню:

Дверь.

Анины руки расстёгивают пиджак.

Помимо всего я хочу есть.

Света меня бросила.

Соня заботливо укладывает меня в кровать. Обещает еды.

Они уходят.

Я иду на балкон за пивом.

Еда была у Сони, я пошёл к ней. К ним.

Аня уже спала.

Пока я доедал второй шашлык, я честно пытался вспомнить, где и как я всё-таки уснул в тот вечер. Пытался аналитически выяснить, с кем и при каких обстоятельствах уснула Света. Не получилось. Тогда я попытался вспомнить день, который приплёлся вслед за Новым годом.

Я проснулся. У себя. Один. Вечером. И сразу же пошёл на четвёртый этаж, где вчера была вечеринка. Бесцеремонность – совсем не моё второе имя, но мне хотелось есть. Больше – выпить. И сердце, моё затраханное сердце, подсказывало мне, что именно там, в комнате под загадочной цифрой 411 я найду и то и другое.

Ошибки не могло быть.

Народ, колыхающийся в приливе массовости, принял меня весьма радушно. Чем я и воспользовался, напившись за 2 часа до состояния «не стоит». Украв со стола чей-то мобильник, я пошёл звонить Тане. Я бы с удовольствием позвонил бы со своего, но у меня на нём совсем не было денег. Да, даже если бы и были, я не ощущал в нём особенной надобности после того, как Света меня бросила. Мне никто не звонил. А самому мне звонить было толком некому. И вот сейчас, обнаружив по пьяни в адресной книге одну ликвидную запись, я хочу позвонить ей. Записи. Тане.

Таня. Миниатюрная 25-тилетняя девочка, стервозная, но очень добрая. Блондинка. Держит дома собаку, источник постоянной радости хозяев и гостей. Постоянно знает, чего хочет, и нередко этого добивается. Делала мне комплименты по поводу моего стиля разговора, что заставило меня относиться к ней несколько настороженно. Хорошая подруга Светы.

Я позвонил ей и начал что-то говорить сразу после того, как она взяла трубку. Кажется, я плакал. Но я не могу быть уверен в этом на сто процентов. Я добился того, что она пригласила меня в гости. То есть завтра так или иначе было обеспечено алкоголем. Света постепенно отходила на второй план, где-то между «как прикурить хотя бы со второго раза» и «как бы не обоссать себе брюки». Отлично. Я вернулся обратно в комнату в самом конце коридора, зная, что там ещё оставались корейская водка, салат и полбутылки Текилы. Кроме всего вышеперечисленного меня также радовал солидный запас сигарет, величественно рассыпанный по тумбочке из под ТВ. В конце концов, я тоже имел косвенное право находиться на этом алкопразднике – они слушали музыку с моей системы. Самоотмаза. И никаких тебе ста пятидесяти юаней. Я выпил. С кем-то. С кем-то ещё. Опять. Наступала ночь. Она подкрадывалась постпенно, сперва лишь заявляя о себе проклёвывающейся темнотой, а потом всё больше и больше наваливаясь на город. Еда подходила к концу. Я – тоже. Девочки-соседки ушли спать и совсем легкомысленно разрешили мне пойти с ними.

Дискредитация себя не имеет явных степеней, но я чувствовал, что достаточно сильно опустился, когда проснулся на полу в позе «не этого-того». Было холодно. Но проснулся я не от холода. Я проснулся от собственного крика. Мне снилась Света. Опять. Как будто мы с ней в баре, и нас никто не видит. Как будто мы с ней целуемся, лёжа на красном диване, и я обнимаю её за талию, и она такая гибкая, такая податливая. Девочки говорили, что я говорил во сне её имя. Этого я не помню, но вполне готов им поверить. Я оделся и вышел.

Мне хотелось есть. Я хотел именно тех самых шашлыков, которые я жую сейчас, возвращаясь домой. Но до шашлыков дойти мне не удалось.

Непальцы, живущие на первом этаже нашей общаги, схватили меня за руки, напоили пивом и пригласили танцевать с ними. Отлично, мне нравятся непальские девушки. И кого волнует, что я им не нравлюсь? Никого, кроме их самих. Неплохо было бы завести себе подружку, в конце концов, я же раньше был мужчиной, подумал я и засмеялся. В это самое время Маниш поставил передо мной очень красивую девушку и сказал ей что-то типа: «Танцуй с ним! Он, понимаешь, гость, так что давай». Сказал он это, естественно, на непальском, но ничего, по обречённому выражению лица девчонки я понял, что именно имелось в виду. Так мы и танцевали.

Знакомьтесь: Маниш. Самый старшей из всего непальского сообщества общаги. Мало того, что старший, так ещё и женатый. Здесь – с женой. Отлично готовит и вообще мировой гостеприимный человек. Его собственный рекорд употребления алкоголя – 72 часа без остановки. То есть трое суток. С ним здесь считаются. Он и Калян – негласно главные среди непальцев. Что значительно упрощает любые отношения.

Проснувшись на следующий день один у себя в кровати, одетый по полной программе, включая кеды, я увидел на столе записку: «К Тане в гости. 2 часа». Смысл с утра не улавливался вообще. Вопрос «Который час» остался висеть в воздухе, как будто время перестало существовать для себя самого. Я с трудом посмотрел на собственный телефон и вспомнил, что вчера всё-таки положил на него денег. Тридцать юаней, последние свободные средства, которые у меня имелись. Тогда же, вчера, выяснилось, что долг за разговоры у меня был 23 юаня, то есть на счету осталось всего 7. Помню, я был жутко расстроен по этому поводу. На эти самые 7 юаней я и позвонил Тане в попытке выяснить, в чём же был смысл записки. Всё оказалось так, как я и ожидал: Таня с Женей звали меня в гости. Идти до них было совсем рядом, алкоголя в крови у меня было мало, поэтому я решил пойти пешком, а не ехать на велосипеде. Одев пиджак, кеды и свитер и замотавшись шарфом поплотнее я отправился в путь на Ласалу. Это такое название улицы. Дверь мне открыл Женя. Знакомьтесь: Женя, светин брат, танин парень. На год старше меня, высокий с умопомрачительными глазами и очень красивым голосом. Бреется налысо, но по психоструктуре больше похож на девушку. Очень тонко чувствует. Ко мне относится, как к брату. Переживает за меня. За Свету переживает меньше, так как у неё всё в порядке. Не знаю, насколько всё вышесказанное правда, но Таня рассказывала мне именно это. Не верить ей причин у меня нет. Как, впрочем, и верить. Поэтому оставлю, как есть, а дальше посмотрим.

Я зашёл и моментально потянулся за сигаретами. Потом за выпивкой. Хозяева дома озадаченно смотрели на меня и думали не знаю, что. Кажется, они пытались со мной разговаривать, но им было так хорошо, так тепло вдвоём, что мои губы сковал никотиновый холод. Результатом всего явилась банальная интоксикация. Я заперся у них в туалете и долго пускал слюни в раковину, вглядываясь в собственное отражение. Отражение повествовало о том, что у меня сейчас не самый лучший период жизни, а также о том, что вот такая именно жизнь меня вот так вот достала. Проблеваться не получалось. Временно отказавшись от сигарет, я приналёг на пиво. Таня приготовила обед, наверное, вкусный, но я не сумел оценить всю прелесть её кулинарного таланта по той простой причине, что не чувствовал вкуса. На вопрос «Как дела» я весьма обрывочно рассказал им о том, что мне не очень хорошо, что мне снится Света, причём делает это с завидным постоянством. А также то, что мне хочется допиться до того момента, когда вопрос о суциде отпадёт сам собой и будет рассматриваться не как вопроос, а как установка к действию. Не думаю, чтобы они пришли в ужас, но отговорить меня они попытались честно. Я посидел у них, поговорил о себе. Смотрел, как Женя обнимает Таню, как она сидит у него на коленях, как прячет свои крохотные ступни в его большие ладони и думал лишь о том, что мне через некоторое врнемя придётся по холоду идти домой, в опостылевшую общагу, а они останутся здесь, вдвоём, в тепле, и будут рады, что я, деструктивный элемент, просто ушёл. Они наслаждались обществом друг-друга. А моё присутствие некоторым образом их смущало. Они всерьёз призывали меня начать жизнь заново, сделать из себя человека и что-то ещё, но я совсем не видел смысла в их словах. Зачем? Для кого?

Я попрощался с ними и вышел на улицую Дул пронзительный ветер с мелкими острыми вкраплениями дождя. Свет в их квартире погас. Я захлопнул за собой дверь во двор и пошёл домой. По привычке поднявшись на четвёртый этаж общаги, я увидел, что там пьют. Войдя без спроса, я поздоровался со всеми, выпил водки с яблоком и стал ждать, что произойдёт дальше. Дальше соседки накинулись на меня с какими-то невнятными претензиями на тоему алкоголя и сигарет, что я совсем не смог переварить. Откланявшись, я ушёл домой спать, думая только о том, что там, на столе, оставалось ещё полбутылки спиртного как минимум. Неделю назад. Покажи мне кто-нибудь такого меня неделю назад, я бы рассмеялся ему в лицо. А сейчас я стою, пытаюсь открыть входную дверь ключом от велосипедного замка и размышляю о выпивке. Как будто бы не было этих двух месяцев относительного счастья, когда я чувствовал себя человеком. Когда мы вчетвером были сильнее, чем все проблемы и условности этого мира, вместе взятые. Когда нас скрепляли любовь, дружба и родство одновременно. Я задумался. Может, это была всего лишь ложь? Может, мне просто так казалось? Может быть, не знаю, но у меня никогда ещё не получалось так, чтобы были и друзья и любимая девушка, и чтобы нам было хорошо вместе и никто не чувствовал себя лишним. Интересно, когда всё началось? Когда Света почувствовала, что она не хочет меня рядом? Почему я не почувствовал этого? Или почувствовал, но не поверил? Я написал соседкам, что их отношение к себе считаю абсолютно несправедливым, ибо ничем, кроме лежания у них на полу, обидеть я их не мог. Спать не хотелось. Хотелось выпить. Я вышел из квартиры и наткнулся на выпившую Аню, которая, уперевшись мне в грудь (попала точно в сосок), сказала «Проспись, потом поговорим». Вообще-то я надеялся симулировать перед ней сердечный приступ, чтобы вымолить у неё пару ложек Валокордина, но после этих слов не хотелось ничего. Я молча пожал плечами и отправился спать. И опять не заснул. Я накинул на себя куртку, свитер и шарф и вышел на улицу за едой. Спускаясь под гору к большим воротам университета я вспоминал о том, как провёл Новый год. По дороге домой я, естественно, успел доесть все шашлыки. Моя соседка, опять вывалившаяся из двери, сказала мне что-то, что я не понял, и ушла.

Включив компьютер, я задумался о том, откуда стоит всё это начать. Может, отсюда:

- Привет, я иду от Тани. Не хочешь меня встретить и проводить до дома?

- Встречаемся у Утайшана. Через 10 минут буду.

Единственное, о чём я тогда мечтал – чтобы от меня не несло пивом и сигаретами. В общем, мечтал зря, потому что она сама была в том самом состоянии, когда всё равно. И мы идём со Светой и разговариваем. Да, тогда мы с ней ещё говорили, а не обрывались в неловкое молчание, как только отрывались от губ друг-друга. Приходим в университетский парк, садимся нас камейку и смотрим на то, как медленно-медленно наступает темнота. И она рассказывает мне, как её одиноко в этиом долбаном Китае, как ей жаль, что Женя от неё отдаляется, и как она ничего не может с этим поделать. И мне становится её жаль. Не то что бы очень жаль, но я начинаю ей сочувствовать. Обнимаю её и крепко-крепко прижимаю к себе. Она кладёт голову мне на колени, вытягивается на скамейке во весь рост, и вдруг поворачивается ко мне лицом, утыкается мне в живот и начинает плакать. Я глажу её по волосам, мне очень-очень хочется её поцеловать, но я не думаю, что она отзовётся. И вот так мы сидим с ней некоторое время. Я сижу, она лежит. У неё высохли слёзы, она говорит мне «Спасибо» и я провожаю её домой. Кажется, ничего такого. Но я почувствовал, чего ей не хватает. И она почувствовала, что именно я могу ей это дать. Немного защиты. Поддержку. Уверенность в том, что она красивая и любимая. Заботу. Человеческое тепло.

А сейчас я только-только вернулся из бара, где опять напился как свинья. С трудом включив компьютер, я пытаюсь записать всё, что мне так дорого только для того, чтобы оно не исчезло, не бросило мою прожжённую алкоголем и наркотиками память. Моя голова – место, недостойное таких воспоминаний. И вот уже третий день у меня жуткие боли. Света подошла ко мне вчера, сказала, что знает, насколько мне плохо.

- Не переживай.

- Я не переживаю, я просто схожу с ума.

Я пытаюсь напиться до беспамятства и не блевать, где попало. Я пытаюсь слить свои воспоминания в комп только чтобы они не причиняли мне боль. Я боюсь засыпать потому, что она мне снится. Каждую ночь. Каждый раз. Нет, она не знает, что я чувствую. Она не знает. Иначе она бы не говорила со мной. Ей всё равно.

- Не делай так, чтобы я за тебя переживала.

Нет, Свет, знаешь, твоя основная проблема на данный момент в том, что я тебе не верю. Суббота. Всё дело в том, что от меня требуются те или иные действия только для того, чтобы у других на душе было спокойно. Тебе будет крепче спаться, если ты убедишься в том, что не ты – причина моего состояния. Или если ты будешь знать, что я перестал убиваться по твоему поводу. Не перестал. Ты. Именно ты сделала так, что я тебе поверил, стал тем, что ты хотела видеть, изменился к лучшему, а потом похерил себя в пропасти тобой вызванного одиночества. Они никогда не остаются. Ты никогда не остаёшься. Ты заранее испугалась. Ушла, побоявшись привязанности.

Я закурил ещё одну по выходе из бара. Нет денег на такси. На выпивку. На сигареты. Ни на что нет денег. Стрелять у всего бара сигареты. Забавный спорт. Главное – не подходить два раза к одному и тому же человеку. Главное – запомнить, у кого ты уже просил. Смотреть умоляющим взглядом, пока не нальют. Только для того, чтобы от меня отвязаться. Это панк-рок. Это всё, что от меня осталось. Трёхдневная щетина, абсолютная ненависть и тоска в выцветших глазах. Смотри, не отворачивайся. Смотри, мы в ответе за тех, кого приручили. Однажды я видел, как на перекрёстке таксист сбил собаку. Когда хозяйка подбежала к ней, та была ещё жива и скулила так, что меня выворачивало наизнанку. Потом она умерла. Таксист даже не остановился. Ему было всё равно. Хочешь метафору? Ты – тот самый таксист. Разница лишь в том, что никто не смотрит на меня, пока я умираю. Всем всё равно. Тем, кому не всё равно, - противно.

Девушки. Они даже не смотрят. Им неинтересен бывший человек. Мне, в свою очередь, не интересен никто. Потому, что чувства оказались словно вырезаны ножом без анестезии. Я не хочу ещё боли, достаточно.

Посмотрим, кто умрёт первым. Даже если у меня откажет вторая почка (Знакомьтесь: алкоголь) или если меня собьёт какой-нибудь автобус, запомни, у тебя тоже есть все шансы.