Жёсткий диск бьётся в судорогах. Совсем больше нечем заняться. Прокачать себе немного опыта. Я вышел на кухню и прикрыл за собой дверь. Неплотно, так, чтобы было слышно, чем занимается компьютер. Кажется, сегодня он умирал. С того момента, как кончились деньги, прошло совсем немного времени, но этого времени хватило на то, чтобы опуститься вконец. Хватит, достаточно, говорю я сам себе и открываю ещё одну банку чистого кофеина. Придурок. Наркоман. Я проклинаю себя последними словами, в то время как руки сами, дрожа, открывают прохладную железку. Я знаю процедуру наизусть. Комната-холодильник-кухня-комната-2 часа тишины, три часа тишины. Только стук собственного сердца, и снова спать, и снова кухня, 2 часа тишины. И снова нужно будет выйти куда-нибудь просто так, чтобы было чем заняться. А потом опять кухня.
Я знал это шипение наизусть. Без него никак, привык. Как звук модема, набирающего номер для соединения с провайдером. Очень разный. Всегда один и тот же. Немного напитка выплеснулось на крышку банки. Бурлящая жизнь. Заряд скорости. В банке ему не сидится. Революция на каждый день. Без обеда и выходных. Зеленоватая жидкость шипела по краям крышки. Она пахла так же, как и за день до этого, за два, за неделю. Но это не уменьшало её неоспоримых достоинств. Это гарантировало стабильный эффект. Это привлекало.
Я отхлебнул. Долго и мучительно. Наверное, именно так выглядит секс. Я не знаю. Картинка неспособна передать ощущение. Я не просто пил, я затягивался банкой. 0,33 чистого разума. Постоянно в наличии. И никто-никто тебя не упрекнёт. Разве что только ты сам.
Идиот.
Я вытряхнул в себя ещё три капли.
Сегодня мне предстояло найти работу. Иначе я сойду с ума. Хотя, кажется, разницы никто не заметит. Включил компьютер. Отсюда должен был начаться новый абзац, новый рубеж, новый барьер и новая планка моей жизни. Проще говоря, имел я всё это в виду, мне просто хотелось поиграть. И я поиграл. Я не знаю, как за окном оказалось утро, абсолютно его не заметил, поэтому до определённого момента мне даже не хотелось спать. Мне вообще ничего не хотелось, кроме как убивать этих монстров, которые сыпались на меня отовсюду, изо всех щелей монитора моего нового компа. Я был с пулемётом в руках, и я был лучше всех. По крайней мере, пока не перешёл на уровень повыше. Но там были карты, которые я знал наизусть и оружие, способное разрушить кого угодно, если ты только сможешь его найти. А я смог. Я вообще люблю играть с читами. Чувствуешь себя немного богом. Немного сильнее, немного быстрее, немного лучше, чем ты есть, и намного подлее, чем ты есть на самом деле. Чувствуешь себя на все сто. Точнее, 200. У меня было 200 здоровья.
Интернет-время начиналось в 20.00, поэтому не было смысла до этого времени заниматься хоть чем-нибудь. Я лёг спать. Мне никуда не надо. С того момента, как ушла Лена, я крайне редко куда-нибудь выходил.
С Леной я познакомился в Инете, на www.love.mail.ru. Познакомился при помощи ментального пинка и пары-тройки резких оскорблений. Откуда я знал, что это единственный возможный способ общения с ней. Она была небольшой, белокурой, самой обычной. Обычнее бывают только дрова. Ей казалось, что она меня любит, мне казалось отражение. В общем, это было весьма своеобразное счастье. Симбиоз. Плюс её вечно пьяные родители в нагрузку. Лучший вариант – Лена спит, родители в отключке. Рецепт хорошего вечера.
Ей было 18 или 19, что-то около того, когда мы начали общаться. Общением это было назвать крайне сложно, но другого слова просто нет. Когда мы решили встретиться, я привёл себя в наиболее божеский вид. Позднее она призналась, что, когда меня увидела впервые, подумала, что большего урода она не встречала.
Не знаю, кто кого лишил девственности, в результате мы оба слились с толпой. Её правилом было не отпускать, использовать, всего на халяву. Я подвернулся ей как раз кстати. У неё не было денег, собака умерла, дед отправился за ней. Очередная девушка на грани нервного срыва, перед которой общество должно было как-то расплатиться.
Мной.
И ещё быть. Обязательно быть, выслушивать её нытьё про институт, обязательно снимать телефонную трубку и долго-долго слушать про то, что она такая…такая. Не помню, какая, но каждый раз это было до тошноты обязывающим. Я должен был её успокоить, она должна была меня поблагодарить. Она не любила, если я говорил ей «Спасибо». Жаловалась, что это делает её похожей на шлюху. На самом деле, моё не говорение ей пресловутого «спасиба» было единственным, что её от шлюхи отличало.
Она пыталась в той или иной мере спать с каждым третьим, потому, что каждый второй – это женщина.
Во всём остальном у неё были весьма пошлые повадки. Она считала, что меня можно удержать исключительно за яйца. Она не играла в шахматы. Она ненавидела гитару и втихаря завидовала мне. Она ругалась матом. Она ругалась матом столько, что ей позавидовал бы мой 11-й класс. Она пила водку и прочие спиртные напитки. Она пыталась встречаться со всеми подряд, чтобы выяснить, кто лучше. Компаративная лингвистика в области языка тела.
Я писал ей стихи. Она их не читала. Хоть и клялась потом, что много раз их перечитывала на ночь. Наверное, извлекла этот стереотип из пары прочитанных ею за всю жизнь художественных книг. Она не любила «Вирт». Более того, она его не понимала. Она не понимала мою музыку, музыку, которую я слушаю. Она не давала мне одеваться так, как хочется. Она настойчиво делала из меня мужчину, который бы показался ей достойным её худосочного тела. И её мама. Эта сбрендившая на почве алкоголя и сигарет бывшая продавщица. Они вдвоём пытались научить меня жить, выглядеть и общаться. Когда я думаю о том, сколько времени я потерял на их вечно заляпанной пищепродуктами кухне, в разговорах ни о чём, меня бросает в дрожь. В тот год я значительно меньше прочитал. В тот год я старался соответствовать. Общаться с её друзьями. Быть просоциальным. Стать хорошим. Понравиться. Тогда я почему-то думал, что нашёл единственного человека, который не только от меня не убежал, но придвинулся поближе. Знаешь, плохие сны тоже придвигаются поближе. А потом разрывают тебя изнутри.
Нужно было бы подумать обо всём по порядку, подробно, как есть, но мысли неслись у меня по голове, как снежинки. Как свинцовые снежинки. И в моей черепной коробке образовывались дыры, пустоты и полости от того, что я не мог ни одну из них остановить.
Я сделал последний глоток.
Почувствовал, как в голове начался вихрь. Меня освещала тусклая лампа холодильника, луна за окном и собственный невыносимый ужас.
Всё, мысли кончились. Это может быть началом для неплохого рассказа. 6.30 утра. Среда. Питер. Я попытался лечь спать. Посмеялся над собой. Нужно найти какую-то точку отсчёта. Что-то, от чего можно было бы строить систему. Координат. Ценностей. Линию, по которой разворачивалась бы моя сегодняшняя жизнь.
Я проснулся и пошёл в ванную. Побрился. Жуткий процесс. Снова Лена. Лезет из банки с пеной для бритья Mary Kay. Хорошо, когда всё заканчивается . Плохо, когда оно не заканчивается у тебя в голове. 7.00 утра. На кухне всё ещё никого нет. Может, кто-то и есть, но присутствия я не ощущаю. У нас не такая большая квартира, чтобы можно было спрятаться. Более того, мы живём в однокомнатной квартире, купленной некогда на Галины деньги и так и не ставшей домом. Никому. Несмотря на всё то разумное железо, которым эту квартиру радостно набили мы с папой года за полтора до того, как мне стало всё похер. До того, как папу уволили с работы. До того, как всех оплели побеги маразма. Юные сиреневые веточки, которые стали впоследствии такими дебрями, что пробиться через них можно только с ножом остроумия. Или индифферентности. Или просто переждать.
Плита грузилась медленно. Нагревалась. Неплохая компания для завтрака в одиночестве. “Something better than nothing”. Я достал самый острый здоровый нож для резки хлеба. И нарезал им батон. Отсутствие времени меня не напрягало. Я всегда могу успеть. Такой уж у меня дар, везде успевать. Даже если времени совсем нет. На порезанный батон я намазал масло и положил сыр. Положил четыре куска на горячую опасно сухую поверхность сковороды. Так делаются горячие бутерброды. Меня научила мама. Я умею готовить. Я – полноценный член этого общества. Могу поиметь кого угодно. Интересно, а с кем вообще общество совокупляется? И почему общество – он?
“Something better than nothing is giving up”.
Я положил в стакан чая 3 ложки варенья и влил туда заварку. Позавчерашняя. Залил кипятком. Было похоже на что-то потустороннее. Съедобное. Мозг идентифицировал бутерброды как готовые. Язык – тоже. Я не хотел брать телефон. И не взял его. Полностью избавился от телефонного инстинкта пару дней назад. Почувствовал, что больше не буду. Надоел.
Я засунул в комп Таниных Roxette и снял с диска все треки. Copyright. Fuck copyright. Информация должна быть бесплатной. Мне всё равно, если от моих действий Roxette хоть что-то потеряют. Я смотрел на обложку. Их заработок за месяц превышает мой за 10 лет.
На обложке было сложенное из ягод малины сердце. Стильно. Красиво.
Они это заслужили.
У меня хороший компьютер, очень хороший. Особенно если за ним смотреть. Подобный диск он в состоянии скопировать за 4,7 минуты. Это быстро. Потом выплюнуть его тебе прямо в руки. Это приятно. Времени не оставалось совсем. Я проснулся уже в одежде, в выходной одежде, поэтому просто прошёлся гелем по волосам, заставив их торчать в разные стороны. И почти закончил мои приготовления к выходу. Выключил компьютер, застегнул на шее собачий ошейник, который выпал на меня неделю назад из шкафа.
У нас никогда не было такой собаки.
Наверное, кто-то нашёл на какой-то помойке. Притащил в дом. Интересно, его хотя бы мыли?
Я влез в ботинки и уже завязывал шарф, когда звонок раздался ещё раз. После сигнала автоответчика телефон выдал несколько неровных гудков. Отлично. Меня нет дома. Оксанин шарф. Я чувствовал его тепло ещё когда он лежал на полке. Он сам обвился мне вокруг шеи и улёгся на плечи. Больше чем друзья? Вопрос, который я никогда не решусь задать. Потому, что в мире с ответом «нет» мне не будет места. Я перестану существовать. Вот так пафосно и банально. Открываю дверь. Сегодня явно не день радио, так что заставляю MP3 плейер читать с карты то, что я туда в беспорядке набросал.
The Hives. Отлично. В трамвае нет места. В метро тоже нет места. Кажется, что на моей ноге стоят ещё две или три чьих-то конечности. Жарко. Душно. Я расстёгиваю воротник. Человек, прижавшийся нёбом к моему ошейнику, источает ненависть. Наступает мне на ногу. Пошёл ты. Пинаю его носком ботинка. В носках моих ботинок – железные вставки. Так сразу не скажешь. По виду – мирные зимние замшевые ботинки. Только оранжевая прошивка говорит о том, что это – Dr. Martens. И ещё ощущение от удара. Особенное. Подлое.
Я выхожу на Гостином Дворе, смотрю на проплывающую мимо задницу в сапогах и понимаю, что добрался без косяков. В конце эскалатора закрываю «Пыльцу» Нуна и выхожу на растрёпанную улицу. Ещё 10 минут и я в институте. 8.43. Я могу быстрее. Я всегда могу быстрее.
Никого. Из тех, кто обещал прийти к 9.00 никого нет. Я сижу один перед аудиторией, на столе стоит чашка вчерашнего кофе. Не моя. Но создаётся такое ощущение, что я здесь ужинал, а затем остался на ночь. Приходит Ира. Ира – mainstream нашей группы. У неё всегда всё так, как и должно быть. Это хорошо. Это стабильность. За Ирой – как за каменной стеной. Наверное. Завидую тому, кто будет с ней по жизни. Приходит Кристина. Я хотел броситься к ней по коридору с вытянутыми руками. Чтобы посмотреть, как она испугается. Кристина – моя бывшая любовь. Я её порядком поддостал, а она порядком изменилась. Сейчас она меня тихо ненавидит, но делает это по-доброму. На неё не хочется злиться. С ней не хочется спать. С ней хочется говорить и снимать её на видео. Её хочется держать дома. Я завидую тому, у кого дома будет жить Кристина. Приходит Таня. Таня – железная леди нашей группы. У неё красивые пальцы и жестокие глаза. Чёткий жизненный план и особая сущность. Таня – джедай. Хоть и сама об этом не знает. Находиться с ней рядом – всё время быть под электротоком небольшого напряжения. Стимулирует, управляет, руководит. Не люблю подчиняться. Тане нужен кто-то, кто был бы сильнее её. Завидую Тане, если она сможет такого найти. Приходит Аня. Моя антилюбовь. Стоит и очаровательно смотрит на меня. Мимо меня. Говорит, что у неё болят почки. Мне её жаль. Оглядываю её с головы до ног. Это та талия, которую я хотел обнять всю сознательную жизнь. Пока она не кончилась. Мы с ней хорошие друзья. Слишком хорошие. Она – дорогая девушка. Жалуется на то, что не может поверить, что у неё в личной жизни всё так хорошо. Чувствует какой-то подвох. Понимает, что что-то не так, но не может до конца выяснить, что. Не может поверить. Ань, я хочу, чтобы ты была счастлива. Я не завидую её парню. Роме. 24 года. Я ревную. Первый раз в жизни. И она это знает. Она вообще много знает. Она весы, зависимая, нерешительная, женственная. Одинокая, целеустремлённая, сильная. Она знает, что она мне нравится. Поэтому меня использует. Я ещё не в курсе, что в почтовом ящике меня ждут 10 страниц перевода, который Ане делать западло.
Приходит Сылдыз. Сылдыз – это явление. Неизвестной природы. Мне с ним явно не рядом. Он ни разу не интересен. Я его боюсь. Он нас старше на год, ниже на метр, учится на 5-м курсе второй раз. Приходит Юля. Я её ненавижу. Хотел бы её уничтожить, но просто избегаю. Я не могу ненавидеть долго, но мне может быть долго противно. Вы ведь никогда не надеетесь, что вам внезапно понравится яд?
Последней приходит преподавательница с шикарным именем, Анна Залмановна. Опаздывает на 40 минут. Мы – хорошие. Мы ждём. Ждём, когда это оценят по достоинству.
Первую пару вела Аня. У неё был красивый жестокий текст, который она выбрала специально для меня. Как трогательно. Я всегда очень остро чувствую такие вещи, и банальная вещь типа такой, сказанная вслух, может довести меня до слёз. Последнее время я слишком сентиментален.
Юля хотела сесть со мной, но я её проигнорировал. Она села в другом месте. Меня больше привлекала компания моей сумки.
Мне уже хочется есть. Энергетик сжёг все калории, которые я принял с утра, и принялся пожирать мой организм. Ничего нового.
После пары я сказал вслух всё, что думал об Анином уроке. Мне понравилось. Она трогательная. В очередной раз признался ей в любви. В очередной раз она мне не ответила. Мне редко когда отвечают на признания в любви. Никогда не отвечают. Это не напрягает. Напрягло бы, если ответили. Зная, что никто не проникнется взаимным чувством, можно говорить всё, что угодно. И никогда не переставать думать, что всё может быть иначе. Совсем иначе.
Иначе не было. Аня поднялась и ушла, улыбнулась всем, мне, классу, и ушла на какую-то конференцию.
На меня обрушился ливень упрёков. Я лицемерен. Выяснилось, что я лицемерен. Только потому, что двумя неделями раньше мне не понравился Ирин текст, и я об этом сказал. Так и сказал: your text sucks. The author sucks. The plot is banal. The outcome is predictable. И много других обличающих слов.
Они наговорили много обидного про Аню, про то, что она пользуется мной, моим чувством (чувством?), что она очень на понтах. Я сказал, что она чудесная и группа поняла, что спорить бесполезно. Один-один. Я сказал, что учёба – это учёба, а личное – это личное. Один-два. Я сказал, что они хотят проникнуть мне в разум и управлять им. Это называется теневой трах. У Нуна. Они ушли в столовую.
На второй паре мы получили текст для анализа и минут 40 свободного времени. Естественно, что в текст я даже не заглянул. Прочитал его через строчку.
Вся группа послушно читала. Вся. Потом посмотрела на меня. Я спросил, зачем. Они хотели видеть мою реакцию на провокационно шовинистический сюжет. Ситуация становилась напряжённой. Я вытащил нож. Они попытались припомнить, что я делал полтора года назад. Я не помнил ничего. У меня огромная оперативная память, но насквозь покалеченный жёсткий диск. Я не знаю, что с моими воспоминаниями. Куда они деваются? Знаю только, что у меня их нет.
Слишком зажатые, чтобы жить. Как будто вычерченные по линейке. Будут делать то, что им сказали. И не обратят на меня внимания, даже если я им буду говорить что-то, что в тысячу раз интереснее, чем положенный перед ними текст. Я сказал им, что чувствую волны их ненависти, исходящие из глубин их сознания к существу-пришельцу из неведомого и недоступного им мира.
И взялся вести этот урок вместо Анны Залмановны. Ей было плохо. Плохие новости. Как будто от неё осталась только оболочка. Я знал, что у неё кто-то как минимум умер. И хотел ей помочь. Не дать им расслабиться. Провести эти оставшиеся 40 минут так, чтобы не было стыдно.
И провёл. Welcome to my world, everyone. Я встал перед классом и раскрыл нож. На всякий случай. Я даже говорил с Сылдызом и Юлей. В рамках урока. Кристина вцепилась в парту, Таня не хотела отвечать, Ира не понимала, что происходит. Я не орал, я просто к ним подключился. И знал, что именно ударит током их. Иногда можно надеяться только на боль и страх, когда хочешь сделать камень интерактивным.
На следующей паре я спал. Всю лекцию был в глубоком трансе, разрушить который не могло ничто. Совсем ничто.
Я ехал в метро, уткнувшись в «Пыльцу» и испытывал жуткий голод. Точнее, голод испытывал меня. Мысль: Оксана. Уедет. Я буду скучать. Она не отодвинулась. Тогда, на скамейке в замёрзшем наотмашь парке она не отодвинулась, когда я её обнял. Возможно, ей было некуда отодвигаться. Возможно, дублёнка нивелирует прикосновение. Возможно, ей было всё равно. Возможно, она знала, что от меня она защищена самой своей природой. Возможно, это любовь. Я закрыл книгу. Так невозможно читать. Я в полусне вспоминал до мельчайших подробностей. Тому, кто форматнёт эту мою память, я вырву сердце. Забыть – значит перестать быть. Я хочу быть с ней. Хочу всем своим существом. Но боюсь идти дальше. Боюсь отрицательного варианта. Моё количество «нет» на единицу речи и так превышало все допустимые нормы. Это называется интоксикация. Это называется «я хочу быть с тобой». И точка.
Отдай мне своё сердце.
Я пришёл в Пункт приёма платежей. Налоговая полиция гонялась за мной вот уже полгода, пытаясь взыскать полторы тысячи рублей за автомобиль, которого у меня больше нет. Я пришёл с повинной. И деньгами. У меня их не взяли и направили меня в Сбербанк. В таких местах всегда собираются мутанты самого ужасного плана: старые женщины с постапокалиптическим маразмом, женщины за 40 с грудными детьми, лица неизвестно какого пола, каждый в своей теме, каждый ненормальнее соседа по очереди. Ментальные калеки. Труп системы. Выкидыш контроломании. И монотонный гул сотни сорванных голосов сквозь вентиляционную систему. Волны неприязни. Ненависть. Деньги и ненависть. Ужасное место. «Похоронен заочно».
Я вырвался на улицу. Пришёл домой. Поел. Там были все: мама, папа, Ира. Я не мог находиться там в принципе. Оделся и вышел. В Сбербанк. Думал, поеду на машине, но у неё опять спустило заднее левое колесо. Я поплотнее закутался и пошёл пешком. Ещё раз пройти через ад.
Налоговая инспекция может спать. Вечно.
Я пришёл домой. Там были все. Я не мог там находиться. Дебри безумия. Под одеялом было тихо и прохладно. Я захотел, чтобы Оксана оказалось рядом со мной. Она тёплая. Как-то необыкновенно тёплая. Я это понял, когда прижался к ней щекой перед дверью компьютерного центра и отпустил её ещё на неделю. Две? Упустил её? Она – это тот же человек, который пишет мне SMS? Единственный человек, который дослушал до конца мои растрёпанные мысли. Я жаловался, задыхаясь от ненависти к себе, а она просто сидела и слушала, говоря, что я всё-таки хороший. Так трогательно. Что-то совершенно не из моей реальности. Она на меня смотрит, и мне становится спокойнее. Я вижу её взгляд. Он ласкает мне душу. Если она у меня есть. Если нет, значит, это что-то другое. Спокойные глаза, способные свести действие любых спидов на нет.
Она отстраняется от меня в метро, когда я хочу взять её за руку. Не переходить границы. Оставить всё как есть. И никогда не быть больше, чем я уже. Я читаю это в одном её жесте. Никогда не пользовался языком тела, но прекрасно умею его читать. Пока мы с ней разговариваем о мелочах, глушим шум метро собой, я концентрируюсь на её движении. Присоединяюсь к ней. Мне нужно знание. Кажется, она понимает, что настоящий разговор идёт совсем не здесь, совсем в другом плане. Она инстинктивно вздрагивает, когда я говорю ей о своём желании. Дотронуться до неё. Мне становится понятно. Я сжимаю её обездвиженные пальцы. Они замерли в ожидании. Того, что я их отпущу? Того, что я скажу дальше? Того, что я просто так? Мы не вместе. Она отдельно. На моё прикосновение не реагирует никак. Настороженность. Замешательство. Коктейль «Ты зря это делаешь». Скульптурная группа «Всё могло быть лучше».
Я слишком многого хочу. Сразу. Боюсь не успеть. Потом не бывает. Всё уходит. Царь Соломон смеётся в тоннель метро из своей безвестной могилы.
Я хочу этого. Так сильно, как я ничего в жизни не хотел. Я люблю тебя. Можешь меня убить. Дать нож?
Я смотрю ей в глаза. Поймёт? Поймёт что стоит за этим взглядом? Поймает ту единственно важную мысль, которую я хотел донести до неё, и, как всегда, потерялся.
- Я хочу тебя обнять … Снег … Никого.
- …
Короткие гудки и ничего личного.
Короткие гудки у меня в голове.
Наверное, должно пройти какое-то время перед тем, как признаться себе в этом чувстве. И ещё больше времени, прежде чем сказать ей. Только вот незадача, у меня этого времени нет.
Я не знаю, что делать дальше. Я не знаю, что в таких случаях делают. Равноценный обмен? Отдать всё за чувство? Если я не узнаю, что такое взаимность сейчас, я не узнаю этого никогда. Это не страшно, это очевидно.
- Дашь почитать?
Нет. Я не дам тебе этот рассказ. Найду какой-нибудь другой, из дневников, из папки, куда я не заглядывал вот уже полгода. Обману тебя. Я не хочу тебя пугать. Потому что страх – антоним любви. Потому что я не хочу, чтобы ты мучалась. Потому что я люблю тебя.