I couldn't care less.
- Ты хоть что-нибудь вообще умеешь делать?
Это был вопрос, который вчера задала ему Таня, когда он попросил её открыть дверь в кабинет, так как знал, что с ключами у него случаются сверхъестественные вещи, которые всегда заканчиваются поломкой замка.
Теперь этот вопрос разрезал мозг на две части, как апельсин. Он мог видеть всё это с высоты гигантской мачты, куда его привязали какие-то злые животные.
Он не проснулся. Он резко перешёл из состояния полубреда в реальность. Которая оказалась ещё большим бредом, чем сон. Естественно, он умел многое. Только мало что из этих умений котировалось в современном мире.
Имеются в виду не деньги, а престижность. Вместо того, чтобы уметь напиваться, очаровывать женщин или ломать ноги при очередном падении с невыносимо дорогого сноуборда, он умел почти всё то, что умел его отец. Водить машину, вести хозяйство, работать по 20 часов в сутки. Вот только таким харизматичным, как его отец, он, к сожалению, не был.
Вот уже вторую неделю Сашу донимали институт, работа, дипломная практика, надвигающаяся аспирантура, компьютер собственный и двоюродной сестры Наташи, полный застой в личной жизни и меркантильный интерес к его телу со стороны жизни общественной.
Он всё-таки закрыл глаза. Первый раз за последние 5 ночей. Спать ночью он не мог физически, такая уж у него была конструкция. А днём спать ему никто не давал права. Да и негде, к тому же. 6 часов утра. 12 минут.
Он поговорил с мамой на тему её выпускников, 6-го курса судоводительского факультета СПбГУВК. Вчера они приходили в гости, отмечать диплом. Состояние пост-эйфории усиленно поддерживалось в семье, и Саша не стал его портить. Ребята были, в общем, неплохие, но его в расчёт не брали – слишком не такой. Да ещё и сын любимой преподавательницы.
С Ирой, сестрой, Саша поговорил обо всё на свете по дороге на работу. Нужно было вымыть первый этаж школы №68 до прихода учеников, работа быстрая, но нелёгкая. Работали вдвоём, то и дело подключая кого-нибудь из семьи. Деньги тратили по общему семейному договору, практически без скандалов. Всем хватало.
Сомнамбулически домыв последний из кабинетов, вынеся мусор, они пришли домой. Саша лёг спать, Ира – играть в Sacred. Оба посадили глаза по-своему, Саша – за какими-то несусветными книгами, из которых он сейчас ничего не помнил. Ира – за компьютерными играми и чтением в метро.
Когда Саша проснулся, Ира ушла в институт, куда ему самому тоже было почти пора. Наспех поев и побрившись, он вышел из дома, захватив тетрадь, пенал, Улицкую и плейер. Было у него две страсти и один наркотик, все вместе отделявшие его от рода человеческого властно и безоговорочно. Музыка и компьютер. Это страсти. И книги. Это наркотик. По природе своей он был человеком робким в свои 21 год женщину так и не познавшим, зато повидавшим таких вещей, о которых лучше вслух не говорить. До сих пор любил крабовые палочки, тётину выпечку и терпкий малиновый чай.
Сам он о своём полном выпадении из социума предпочитал думать как можно меньше. О девушках – тоже. О любви – не думать совсем, об институте – думать, только оказавшись уже в аудитории. Поэтому сейчас он, включив звук на полную мощность, шёл и просто наслаждался альбомом The Arctic Monkeys. Музыкальный вкус у него был весьма своеобразный, как у любого компьютерщика. Музыку он слушал современную, живую, с интересным на его взгляд текстом. И почти никогда – русскую. Английская музыка, зарубежная литература и компьютер сделали из него существо, совершенно не вписывающееся в типичную русскую структуру момента. Об этом, впрочем, он тоже предпочитал не думать.
В институте он поговорил с Ольгой Евгеньевной, возможным куратором, – об аспирантуре; с Ларисой – о “The Carpenters”, которых, кстати, у него не было. С Марией Павловной – о готовящейся конференции и тренингах куда он должен был ходить, представляя «лицо факультета». «Страшное, стало быть, у факультета лицо»,- подумал он, но вслух говорить не стал. Могли не понять.
С Катей он поговорил о планах и феномене женитьбы. Почитал через плечо её любовные СМСки и мысленно пожелал её поклоннику лёгкой смерти. Когда Кате позвонил воздыхатель, ради которого она надела юбку в этот морозный день, он помахал ей рукой и вышел из кабинета 105-В.
На втором этаже корпуса он поговорил с терпеливой девочкой Машей об её преподавательнице стилистики и встретил Иру. Поговорил с Ирой и Ириной группой о механизмах формирования аттракции. Потом нашёл Татьяну Владимировну и поговорил с ней о своих книгах, которые она держала вот уже третий год. Обещала принести на неделе. Не поверив ей в очередной раз, Саша пошёл домой.
Думая о том, что все разговоры, коих он пережил за сегодняшний день великое множество, никуда не ведут. Чиркают по поверхности, не затрагивая ничего, на что можно было бы отозваться. “If you want to get the right answers, ask the right questions”. Он по привычке думал на английском. Думал, что в это весенний день, когда магазины одеваются в весенние корпоративные цвета, когда, несмотря на холод, солнце греет уже совсем по-весеннему, он, единственный в городе, один. Эгоистичность этой мысли в расчёт не принималась, потому что никакая чужая горесть или радость не могла затмить его собственную персональную весеннюю грусть. Которая всякий раз словно тянула за голосовые связки изнутри, когда он видел красивую пару, идущую навстречу. Им было зачем жить, в то время как перед Сашей стоял призрак двухчасового тренинга элоквенции завтра, конференция преподавателей 11-17 марта и выставка образования 19 марта, где ему предстоит работать переводчиком за какие-то смешные деньги. Плюс институт. Плюс статья. Плюс компьютер. Плюс работа, домашние задания, бестолковые первокурсники, бессонница, капризная машина, аспирантура и Наташа.
По пути он встретил девочку, с которой столкнулся как-то раз около кафедры восточных языков. То ли Таню, то ли Иру. Она его узнала. Бывает же память. Он рассеянно смотрел в сторону, слушал, что она говорит, сделал ей комплимент по поводу одежды. Потом, когда она уже было думала, что он совсем не в себе, неожиданно трезво и пристально посмотрел ей в глаза и предложил поехать с ней. Куда угодно.
То-ли-Таня-то-ли-Ира отказалась.
Он включил Bowling For Soup на полную громкость и пошёл домой.
Это был вопрос, который вчера задала ему Таня, когда он попросил её открыть дверь в кабинет, так как знал, что с ключами у него случаются сверхъестественные вещи, которые всегда заканчиваются поломкой замка.
Теперь этот вопрос разрезал мозг на две части, как апельсин. Он мог видеть всё это с высоты гигантской мачты, куда его привязали какие-то злые животные.
Он не проснулся. Он резко перешёл из состояния полубреда в реальность. Которая оказалась ещё большим бредом, чем сон. Естественно, он умел многое. Только мало что из этих умений котировалось в современном мире.
Имеются в виду не деньги, а престижность. Вместо того, чтобы уметь напиваться, очаровывать женщин или ломать ноги при очередном падении с невыносимо дорогого сноуборда, он умел почти всё то, что умел его отец. Водить машину, вести хозяйство, работать по 20 часов в сутки. Вот только таким харизматичным, как его отец, он, к сожалению, не был.
Вот уже вторую неделю Сашу донимали институт, работа, дипломная практика, надвигающаяся аспирантура, компьютер собственный и двоюродной сестры Наташи, полный застой в личной жизни и меркантильный интерес к его телу со стороны жизни общественной.
Он всё-таки закрыл глаза. Первый раз за последние 5 ночей. Спать ночью он не мог физически, такая уж у него была конструкция. А днём спать ему никто не давал права. Да и негде, к тому же. 6 часов утра. 12 минут.
Он поговорил с мамой на тему её выпускников, 6-го курса судоводительского факультета СПбГУВК. Вчера они приходили в гости, отмечать диплом. Состояние пост-эйфории усиленно поддерживалось в семье, и Саша не стал его портить. Ребята были, в общем, неплохие, но его в расчёт не брали – слишком не такой. Да ещё и сын любимой преподавательницы.
С Ирой, сестрой, Саша поговорил обо всё на свете по дороге на работу. Нужно было вымыть первый этаж школы №68 до прихода учеников, работа быстрая, но нелёгкая. Работали вдвоём, то и дело подключая кого-нибудь из семьи. Деньги тратили по общему семейному договору, практически без скандалов. Всем хватало.
Сомнамбулически домыв последний из кабинетов, вынеся мусор, они пришли домой. Саша лёг спать, Ира – играть в Sacred. Оба посадили глаза по-своему, Саша – за какими-то несусветными книгами, из которых он сейчас ничего не помнил. Ира – за компьютерными играми и чтением в метро.
Когда Саша проснулся, Ира ушла в институт, куда ему самому тоже было почти пора. Наспех поев и побрившись, он вышел из дома, захватив тетрадь, пенал, Улицкую и плейер. Было у него две страсти и один наркотик, все вместе отделявшие его от рода человеческого властно и безоговорочно. Музыка и компьютер. Это страсти. И книги. Это наркотик. По природе своей он был человеком робким в свои 21 год женщину так и не познавшим, зато повидавшим таких вещей, о которых лучше вслух не говорить. До сих пор любил крабовые палочки, тётину выпечку и терпкий малиновый чай.
Сам он о своём полном выпадении из социума предпочитал думать как можно меньше. О девушках – тоже. О любви – не думать совсем, об институте – думать, только оказавшись уже в аудитории. Поэтому сейчас он, включив звук на полную мощность, шёл и просто наслаждался альбомом The Arctic Monkeys. Музыкальный вкус у него был весьма своеобразный, как у любого компьютерщика. Музыку он слушал современную, живую, с интересным на его взгляд текстом. И почти никогда – русскую. Английская музыка, зарубежная литература и компьютер сделали из него существо, совершенно не вписывающееся в типичную русскую структуру момента. Об этом, впрочем, он тоже предпочитал не думать.
В институте он поговорил с Ольгой Евгеньевной, возможным куратором, – об аспирантуре; с Ларисой – о “The Carpenters”, которых, кстати, у него не было. С Марией Павловной – о готовящейся конференции и тренингах куда он должен был ходить, представляя «лицо факультета». «Страшное, стало быть, у факультета лицо»,- подумал он, но вслух говорить не стал. Могли не понять.
С Катей он поговорил о планах и феномене женитьбы. Почитал через плечо её любовные СМСки и мысленно пожелал её поклоннику лёгкой смерти. Когда Кате позвонил воздыхатель, ради которого она надела юбку в этот морозный день, он помахал ей рукой и вышел из кабинета 105-В.
На втором этаже корпуса он поговорил с терпеливой девочкой Машей об её преподавательнице стилистики и встретил Иру. Поговорил с Ирой и Ириной группой о механизмах формирования аттракции. Потом нашёл Татьяну Владимировну и поговорил с ней о своих книгах, которые она держала вот уже третий год. Обещала принести на неделе. Не поверив ей в очередной раз, Саша пошёл домой.
Думая о том, что все разговоры, коих он пережил за сегодняшний день великое множество, никуда не ведут. Чиркают по поверхности, не затрагивая ничего, на что можно было бы отозваться. “If you want to get the right answers, ask the right questions”. Он по привычке думал на английском. Думал, что в это весенний день, когда магазины одеваются в весенние корпоративные цвета, когда, несмотря на холод, солнце греет уже совсем по-весеннему, он, единственный в городе, один. Эгоистичность этой мысли в расчёт не принималась, потому что никакая чужая горесть или радость не могла затмить его собственную персональную весеннюю грусть. Которая всякий раз словно тянула за голосовые связки изнутри, когда он видел красивую пару, идущую навстречу. Им было зачем жить, в то время как перед Сашей стоял призрак двухчасового тренинга элоквенции завтра, конференция преподавателей 11-17 марта и выставка образования 19 марта, где ему предстоит работать переводчиком за какие-то смешные деньги. Плюс институт. Плюс статья. Плюс компьютер. Плюс работа, домашние задания, бестолковые первокурсники, бессонница, капризная машина, аспирантура и Наташа.
По пути он встретил девочку, с которой столкнулся как-то раз около кафедры восточных языков. То ли Таню, то ли Иру. Она его узнала. Бывает же память. Он рассеянно смотрел в сторону, слушал, что она говорит, сделал ей комплимент по поводу одежды. Потом, когда она уже было думала, что он совсем не в себе, неожиданно трезво и пристально посмотрел ей в глаза и предложил поехать с ней. Куда угодно.
То-ли-Таня-то-ли-Ира отказалась.
Он включил Bowling For Soup на полную громкость и пошёл домой.
1. "Always stays the same, nothing ever changes".
2. "I can be anything, excellent".
3. Не имею понятия. Слащаво.
А все остальные должны слушать и покорно кивать головой.
Ты прав, слащаво.
Но какая разница, как написано?
Главное, что.
Не могу обещать физическую любовь, но моральной обеспечу.
Да, я тоже люблю малиновый чай.
Даёшь аморальную любовь!
Да и ты меня не видел, особо-то так)
А_моральную?
Ну не зна-а-аю)))
Я ж идиот))))
Окейна?)