I couldn't care less.
Any coincidence is absolutely unintentional
Мне осталось совсем немного, всего сутки. Осознание этого окутало меня тёплым молоком с утра и успокоило своей простотой. Сутки. Прежде всего стоит привести себя в порядок. Накрасить глаза и ногти. Не стоит бояться, что у меня потечёт тушь. Я не собираюсь сегодня плакать.
Я знаю, что это не будет выглядеть никак. Я знаю, что это не манифест и даже не революция. Все просто решат, что я сошёл с ума.
Меня, конечно же, повяжут. Но прежде чем они успеют это сделать, у меня будет пара секунд их шока. Больше мне не нужно.
А пять минут славы можно засунуть в любую подходящую задницу.
Я вынес на улицу системный блок своего компьютера. Если хотите узнать точный вес своего компьютера, возьмите свой собственный и поделите пополам. Поднялся на 15-й этаж соседнего дома. Проскользнул в парадную, пока кто-то слишком нерешительно и широко открыл дверь.
На 15-м этаже никого не было. Из пепельницы на перилах воняло всеми соседями разом.
Я осторожно открыл окно. Потом второе. Третью раму никто никогда не закрывал. Из окна двор казался совсем игрушечным. Лего. Чёткая упорядоченность автостоянки. И каждый думает, что так было всегда в этом лучшем из миров.
Если ты оставил машину на охраняемой платной стоянке, это совсем не значит, что ты можешь быть на 100 процентов уверен во всем. Даже если ты думаешь, что потенциальные враги тебя боятся, не факт, что они думают с тобой в унисон.
Мне никогда не нравился зелёный цвет.
Поэтому когда нежно зелёный Mercedes Brabus SLK 500 брызнул всеми стёклами разом, приняв в себя 22 килограмма острого железа, меня не охватило ничего кроме тихого веселья.
Люди слишком многое считают своим.
Я аккуратно закрыл окно – третью раму никто никогда не закрывает – и спустился вниз. Вокруг бывшей машины уже собралась группа ничего не понимающих людей. Я поздоровался с ними, как благовоспитанный Сосед. На что они сказали «Здравствуйте». «-те». Как будто мне уже далеко за 50. Кто-то хотел куда-то позвонить. Кто-то матерился. Кто-то про себя наслаждался картиной.
Я не питаю классовой ненависти, просто так вышло.
На улице было лето. Редко когда такое происходит вообще, особенно здесь. Я не спеша подошёл к своей машине и снял с неё номера. Теперь можно было и по делам. На карточке ещё оставалось немного денег. Ровно столько, чтобы хватило на сутки. Впрочем, больше мне было и не нужно.
Я поехал в институт. Пара уже началась, но никакое в мире начало чего бы то ни было не имело для меня никакого смысла. Я зашёл в аудиторию без стука.
- So, what was your hometask?
- USA Court System and its …
Я подошёл к Ане, наклонился над её столом, нежно поцеловал её в щёку. Она пахла как всегда: дорого, маняще и очень-очень недоступно. Как будто нас разделяли тысячи миль.
- Привет. Я к тебе.
Добро пожаловать в мультfильм.
Мили рассыпались, оставив меня наедине с прекрасной и чуть удивлённой девушкой.
- Знаешь, мне нужно сказать тебе кое-что. Боюсь, больше не будет времени. Ты мне нравилась. Очень. Это тебе.
Я достал из-за спины тонкий изящный букет бордовых роз.
Иногда мы очень остро чувствуем стиль.
- Не забывай.
И тихо прикрыл за собой дверь.
- All right, don’t mind. Let us return to Tanya’s hometask.
Когда она выбежала на лестницу, меня там уже не было.
Я выключил мобильник. Я знаю, для кого я кончился первым.
У меня в голове было что-то вроде списка, написанного на стеклянной стене горящими стекающими буквами. Я снял часы и отдал их растерянному мальчишке, который на всех доступных ему языках спрашивал на Невском, который час.
Теперь время было у меня внутри. Весь мир постепенно сворачивался, входил в моё сознание и разворачивался там огромным трёхмерным плакатом: «Ты не записался в добровольцы».
Я поехал в МакДональдс. Просто хотелось есть. В машине играли Placebo – “You Don’t Care About Us”. Настоящий летний полдень. У касс была жуткая очередь, но мне совсем ничего не стоило подождать. Пусть даже полчаса.
Я заказал столько, что хватило бы накормить много-много человек. Или даже 2-х милиционеров. Стоящие за мной люди нервно переглядывались. Кто-то засмеялся.
Я обернулся и со скорбным выражением лица сообщил им, что сейчас придёт мой коллега, ему совсем недавно удалили желудок, поэтому ему приходится так много есть, чтобы не умереть от полного истощения. Ну, вы понимаете.
Естественно, они понимали.
Я поднимался по лестнице на второй этаж, на ходу поглощая то, что не очень сильно пачкало руки. Вообще-то мне было всё равно, до конца дня я не успел бы даже почувствовать голод. Мне просто нравился этот вкус, синтезированный из американской мечты и детского кошмара.
На втором этаже было полно народу. Казалось, они ждали разрешения лечь на пол и начать жевать. Их сдерживало только отсутствие таблички, схематично изображающей двух едящих на полу людей.
Я глянул вниз. По широкой лестнице, оформленной в фирменных цветах МакДональдс – красный, белый, золотой – поднимались люди. Много людей, думавших, что на втором этаже свободнее, чем на первом. Всегда есть кто-то, кто думает, что наверху посвободнее, чем здесь. Очередь на Олимп.
Вот, например, шла компания спортивных, широкоплечих парней с девушками. Хозяева этого лучшего из миров. Те, которые ставят ногу на эскалаторе через две ступеньки. Те, кто готов всю ночь потреблять алкоголь, чтобы с утра их было хоть кому-то жаль. Они готовы бороться за собственные мультимедийные идеалы кулаками и ногами в глянцевых кроссовках Adidas. Их девушки подходят к ним, когда их зовут, с затаённой гордостью, как к дорогому автомобилю, взятому напрокат. О таких мечтают. Если троих таких раздеть по пояс, нарядить в обтягивающие джинсы и вкопать в песок по щиколотку, получится произведение искусства.
Их ревность считается проявлением любви. Их грубость воспринимается попыткой защитить. Узость их взглядов очень напоминает целеустремлённость. Они часто ходят в тренажёрный зал и бассейн, чтобы к 50-ти годам 8 часов работать, 2 часа тратить на дорогу до и от работы, 9 часов спать, 2 часа есть, 3 часа смотреть телевизор. Когда они кричат на своих девушек или ругаются с ними, считается, что они их «держат в кулаке». Наверное, в этом тоже как-то помогает тренажёрный зал. У них очень развита моторная память – они помнят каждый мотор, который видели в жизни, но очень плохо запоминают запахи.
И совсем теряются, если с высоты 3 метра на них падает неимоверное количество тёплой липкой еды. Даже если секунду назад они сами собирались поглощать такую же.
Невозможно предвидеть собственное будущее, особенно когда его создаёшь не ты сам.
Мне не пришлось бежать. Проходя мимо них, я взял одного за рукав его бывшей синей футболки Nike и начал её страстно облизывать. Кажется, они не верили, что это происходит самом деле. Даже охранницы в зелёных костюмах, похожие на куски съедобного картона, просто стояли и смотрели. Я спокойно спустился по лестнице мимо них и вышел на улицу. Там всё ещё было лето. Даже не верится.
Я наступил на алюминиевую банку. Она превратилась в кляксу с особым полифоническим хрустом. Иногда даже Богу-Творцу хочется что-нибудь разрушить, чего тогда говорить о человеке, который всю жизнь пытался если не создать, то хотя бы сохранить, а если и не сохранить, то заменить чем-то равнозначным?
В долю секунды мне расхотелось быть хорошим, послушным, надёжным, сдержанным, вдумчивым и толковым. А также умным, добрым, искренним и приятным.
Пусть ненадолго, но я буду сумасшедшей единицей этого города, не подведённой под общий знаменатель.
В следующую долю секунды наступил вечер.
Я неспешно поехал к Наташе. Уверен, что сестрёнка до сих пор думала, что у меня гепатит C. Уверен, в этом была и её вина. Уверен, что она была здорова на все 100. Многие из нас честно стараются дожить хотя бы до 50-ти лет.
Я оказался рядом с её домом случайно. По крайней мере, она думала так до того момента, пока не увидела, как я улыбаюсь. Пока она не посмотрела в мои накрашенные глаза и не увидела блуждающую среди теней усмешку.
Когда ты смотришь человеку в глаза, ты не видишь, как он вынимает из рукава лезвие.
Я протянул к ней руку и резанул запястье наискосок.
Пока человек лежит в обмороке, ему ни за что не вспомнить, что такое «синдром навязчивого состояния». Почему-то мы боимся безумцев. Они напоминают нам о наших желаниях. Безумных родственников мы боимся потому, что видим в них свободных нас.
Готов поспорить, я знаю, чей голос будет говорить тебе «спокойной ночи» каждый раз, когда ты будешь ложиться спать.
Мы всегда знаем, как сделать родственникам по-настоящему больно. И в этом их единственное отличие от всех остальных людей.
Пора было пройтись по магазинам. В огромном торговом комплексе «Аэродром» было полно народу. Кто-то пришёл сюда выбрать шампунь, кто-то просто спрятался от вечерней жары в баре. Кто-то зашёл посмотреть на себя в трехметровые зеркала, обрамлявшие основной торговый зал. Кто-то просто был мной. Я сидел на железном стуле в стиле New Edge. Сиденье и спинка у стула были в дырочках, что придавало всей конструкции особую лёгкость и ажурность. Зеркальная поверхность стола с одиноким молочным коктейлем на ней напоминала перевёрнутый кверху пузиком телевизор. В телевизоре шёл я. Я шёл и думал о чём-то таком, что никогда не ухватить до конца. О старом вечернем кладбище под дождём, о Пелевине и Кортасаре. О всём том, чего мне не дали додумать люди, обстоятельства, музыка в метро. О причинах возникновения именно этой алогичной цепочки. О лёгкой грусти. О том, что слова – это пустая шелуха вечно движущихся понятий. О том, что поняв какую-то вещь один раз, необходимо понимать её каждый день, иначе ты останешься один на один с мёртвым слепком ушедшего по Жёлтой Реке. О том, что трёхметровое зеркало отражает только то, что перед ним стоит. Или то, что в него летит.
А вы когда-нибудь видели его собственный ужас?
Почему-то, когда ты совершаешь действие, которое не предположено программой, всё вокруг зависает. И все вокруг зависают. Я стоял, по колени утопая в осколках стекла и волнах ароматов духов. Они смешивались и образовывали вокруг меня безумный барьер, в котором переплелись бергамот и табак, лимон и целевые аудитории, женщины за тридцать и улыбающийся мачо с плаката Hugo Boss на Невском.
Ко мне никто не решался подойти. В состоянии шока у человека резко усиливается чувственное восприятие. Через такое хитросплетение концепции мог пройти только мёртвый.
Или бритый охранник в глянцевых кроссовках Adidas с шокером на поясе. В зависимости от длительности разряда, шокер может либо парализовать, либо убить. Длительность заряда регулируется длительностью нажатия кнопки. Проблема человека в том, что ему сложно убить особь, изначально не выглядящую воинственно.
Чтобы убить лань или тюленёнка требуется гораздо больший объём совести, чем чтобы раздавить мокрицу или разнести из дробовика гиену. Ошибкой охранника было то, что он меня пожалел. Если у человека есть светлое завтра, ему сложно представить, что есть кто-то, этого напрочь лишённый. По крайней мере, ему никогда не предугадать, как этот «кто-то» будет действовать.
Когда он закончил меня поджаривать, я полоснул его бритвой по пальцам. “I’m forever black-eyed, surrendered, biting off your nuts”. Если он скончается от кровопотери или стыда, у меня будет сильный попутчик. Нам всем в один конец.
Столкновение зеркального стола с зеркальным окном было похоже на рождение новой вселенной. Тем более, что в образовавшемся проёме колыхалась вечерняя зелень и шёл трамвай. Готовый быстрорастворимый мир. Нынешнее общество не может позволить себе ждать 7 дней.
Кажется, у меня отнималась правая нога. Единственное, что я чувствовал – боль, которая едва не доходила до кончиков пальцев. Казалось, мой скелет сделан из раскалённой вольфрамовой нити. Кажется, я немного светился в темноте.
Я погнал на юг. По встречной полосе, включив дальний свет. Времени оставалось совсем немного, а мне ещё хотелось скорости. Да я сам был скоростью, которая наконец-то обрела форму, похожую на содержание. Я уже не чувствовал ни пола, ни педали; но огни, которые перестали мелькать и начали переплетаться, говорили мне обо всём.
“The God’s in crisis,
He’s over”
Передо мной мелькал автосалон Gregory’s Cars. Машины для полубогов. Только для тех, кто знает, что завтра будет так же, как было вчера. Кто верит в собственное верховенство. Галерея супрематизма. Porsche. Ferrari.
Боссы европейской автоиндустрии против одного безумного человека.
Я знаю, они сделают ещё.
Их будет больше.
Но не сегодня.
В моём мире они закончатся прямо сейчас.
В мире без меня мне будет всё равно, сколько их станет.
Я выключаю передачу и выпрыгиваю из машины. Успевая бросить в открытую канистру с бензином полыхающую охотничью спичку. Вижу, как машина летит в стеклянную дверь магазина серой массой. И никакое количество охранников не может её удержать.
Это похоже на галактический боулинг.
Или на персональный ад автодилера.
Наркотики можно не только принимать, на них можно ещё и ездить.
Над моей головой пыльное небо. Пыль поднимается от бывшего автосалона. От нагретого за день асфальта. Пыль вырывается из моих лёгких.
На набережной зажглось освещение. Звёзды на его фоне резко потускнели, а потом и вовсе исчезли. Небо перерезала неоновая полоса. Снизу это смотрится особенно неискреннее.
Несломанной рукой я вынимаю из кармана мобильный телефон. Включаю.
+792…
Я до последнего не хотел тебя тревожить
175…
Я знаю, для тебя это будет слишком
84…
Просто знай - я люблю тебя
1…
Прости, я сам до конца не верил, что так выйдет
“See you at the bitter end,
See you at the bitter end”.
Мне осталось совсем немного, всего сутки. Осознание этого окутало меня тёплым молоком с утра и успокоило своей простотой. Сутки. Прежде всего стоит привести себя в порядок. Накрасить глаза и ногти. Не стоит бояться, что у меня потечёт тушь. Я не собираюсь сегодня плакать.
Я знаю, что это не будет выглядеть никак. Я знаю, что это не манифест и даже не революция. Все просто решат, что я сошёл с ума.
Меня, конечно же, повяжут. Но прежде чем они успеют это сделать, у меня будет пара секунд их шока. Больше мне не нужно.
А пять минут славы можно засунуть в любую подходящую задницу.
Я вынес на улицу системный блок своего компьютера. Если хотите узнать точный вес своего компьютера, возьмите свой собственный и поделите пополам. Поднялся на 15-й этаж соседнего дома. Проскользнул в парадную, пока кто-то слишком нерешительно и широко открыл дверь.
На 15-м этаже никого не было. Из пепельницы на перилах воняло всеми соседями разом.
Я осторожно открыл окно. Потом второе. Третью раму никто никогда не закрывал. Из окна двор казался совсем игрушечным. Лего. Чёткая упорядоченность автостоянки. И каждый думает, что так было всегда в этом лучшем из миров.
Если ты оставил машину на охраняемой платной стоянке, это совсем не значит, что ты можешь быть на 100 процентов уверен во всем. Даже если ты думаешь, что потенциальные враги тебя боятся, не факт, что они думают с тобой в унисон.
Мне никогда не нравился зелёный цвет.
Поэтому когда нежно зелёный Mercedes Brabus SLK 500 брызнул всеми стёклами разом, приняв в себя 22 килограмма острого железа, меня не охватило ничего кроме тихого веселья.
Люди слишком многое считают своим.
Я аккуратно закрыл окно – третью раму никто никогда не закрывает – и спустился вниз. Вокруг бывшей машины уже собралась группа ничего не понимающих людей. Я поздоровался с ними, как благовоспитанный Сосед. На что они сказали «Здравствуйте». «-те». Как будто мне уже далеко за 50. Кто-то хотел куда-то позвонить. Кто-то матерился. Кто-то про себя наслаждался картиной.
Я не питаю классовой ненависти, просто так вышло.
На улице было лето. Редко когда такое происходит вообще, особенно здесь. Я не спеша подошёл к своей машине и снял с неё номера. Теперь можно было и по делам. На карточке ещё оставалось немного денег. Ровно столько, чтобы хватило на сутки. Впрочем, больше мне было и не нужно.
Я поехал в институт. Пара уже началась, но никакое в мире начало чего бы то ни было не имело для меня никакого смысла. Я зашёл в аудиторию без стука.
- So, what was your hometask?
- USA Court System and its …
Я подошёл к Ане, наклонился над её столом, нежно поцеловал её в щёку. Она пахла как всегда: дорого, маняще и очень-очень недоступно. Как будто нас разделяли тысячи миль.
- Привет. Я к тебе.
Добро пожаловать в мультfильм.
Мили рассыпались, оставив меня наедине с прекрасной и чуть удивлённой девушкой.
- Знаешь, мне нужно сказать тебе кое-что. Боюсь, больше не будет времени. Ты мне нравилась. Очень. Это тебе.
Я достал из-за спины тонкий изящный букет бордовых роз.
Иногда мы очень остро чувствуем стиль.
- Не забывай.
И тихо прикрыл за собой дверь.
- All right, don’t mind. Let us return to Tanya’s hometask.
Когда она выбежала на лестницу, меня там уже не было.
Я выключил мобильник. Я знаю, для кого я кончился первым.
У меня в голове было что-то вроде списка, написанного на стеклянной стене горящими стекающими буквами. Я снял часы и отдал их растерянному мальчишке, который на всех доступных ему языках спрашивал на Невском, который час.
Теперь время было у меня внутри. Весь мир постепенно сворачивался, входил в моё сознание и разворачивался там огромным трёхмерным плакатом: «Ты не записался в добровольцы».
Я поехал в МакДональдс. Просто хотелось есть. В машине играли Placebo – “You Don’t Care About Us”. Настоящий летний полдень. У касс была жуткая очередь, но мне совсем ничего не стоило подождать. Пусть даже полчаса.
Я заказал столько, что хватило бы накормить много-много человек. Или даже 2-х милиционеров. Стоящие за мной люди нервно переглядывались. Кто-то засмеялся.
Я обернулся и со скорбным выражением лица сообщил им, что сейчас придёт мой коллега, ему совсем недавно удалили желудок, поэтому ему приходится так много есть, чтобы не умереть от полного истощения. Ну, вы понимаете.
Естественно, они понимали.
Я поднимался по лестнице на второй этаж, на ходу поглощая то, что не очень сильно пачкало руки. Вообще-то мне было всё равно, до конца дня я не успел бы даже почувствовать голод. Мне просто нравился этот вкус, синтезированный из американской мечты и детского кошмара.
На втором этаже было полно народу. Казалось, они ждали разрешения лечь на пол и начать жевать. Их сдерживало только отсутствие таблички, схематично изображающей двух едящих на полу людей.
Я глянул вниз. По широкой лестнице, оформленной в фирменных цветах МакДональдс – красный, белый, золотой – поднимались люди. Много людей, думавших, что на втором этаже свободнее, чем на первом. Всегда есть кто-то, кто думает, что наверху посвободнее, чем здесь. Очередь на Олимп.
Вот, например, шла компания спортивных, широкоплечих парней с девушками. Хозяева этого лучшего из миров. Те, которые ставят ногу на эскалаторе через две ступеньки. Те, кто готов всю ночь потреблять алкоголь, чтобы с утра их было хоть кому-то жаль. Они готовы бороться за собственные мультимедийные идеалы кулаками и ногами в глянцевых кроссовках Adidas. Их девушки подходят к ним, когда их зовут, с затаённой гордостью, как к дорогому автомобилю, взятому напрокат. О таких мечтают. Если троих таких раздеть по пояс, нарядить в обтягивающие джинсы и вкопать в песок по щиколотку, получится произведение искусства.
Их ревность считается проявлением любви. Их грубость воспринимается попыткой защитить. Узость их взглядов очень напоминает целеустремлённость. Они часто ходят в тренажёрный зал и бассейн, чтобы к 50-ти годам 8 часов работать, 2 часа тратить на дорогу до и от работы, 9 часов спать, 2 часа есть, 3 часа смотреть телевизор. Когда они кричат на своих девушек или ругаются с ними, считается, что они их «держат в кулаке». Наверное, в этом тоже как-то помогает тренажёрный зал. У них очень развита моторная память – они помнят каждый мотор, который видели в жизни, но очень плохо запоминают запахи.
И совсем теряются, если с высоты 3 метра на них падает неимоверное количество тёплой липкой еды. Даже если секунду назад они сами собирались поглощать такую же.
Невозможно предвидеть собственное будущее, особенно когда его создаёшь не ты сам.
Мне не пришлось бежать. Проходя мимо них, я взял одного за рукав его бывшей синей футболки Nike и начал её страстно облизывать. Кажется, они не верили, что это происходит самом деле. Даже охранницы в зелёных костюмах, похожие на куски съедобного картона, просто стояли и смотрели. Я спокойно спустился по лестнице мимо них и вышел на улицу. Там всё ещё было лето. Даже не верится.
Я наступил на алюминиевую банку. Она превратилась в кляксу с особым полифоническим хрустом. Иногда даже Богу-Творцу хочется что-нибудь разрушить, чего тогда говорить о человеке, который всю жизнь пытался если не создать, то хотя бы сохранить, а если и не сохранить, то заменить чем-то равнозначным?
В долю секунды мне расхотелось быть хорошим, послушным, надёжным, сдержанным, вдумчивым и толковым. А также умным, добрым, искренним и приятным.
Пусть ненадолго, но я буду сумасшедшей единицей этого города, не подведённой под общий знаменатель.
В следующую долю секунды наступил вечер.
Я неспешно поехал к Наташе. Уверен, что сестрёнка до сих пор думала, что у меня гепатит C. Уверен, в этом была и её вина. Уверен, что она была здорова на все 100. Многие из нас честно стараются дожить хотя бы до 50-ти лет.
Я оказался рядом с её домом случайно. По крайней мере, она думала так до того момента, пока не увидела, как я улыбаюсь. Пока она не посмотрела в мои накрашенные глаза и не увидела блуждающую среди теней усмешку.
Когда ты смотришь человеку в глаза, ты не видишь, как он вынимает из рукава лезвие.
Я протянул к ней руку и резанул запястье наискосок.
Пока человек лежит в обмороке, ему ни за что не вспомнить, что такое «синдром навязчивого состояния». Почему-то мы боимся безумцев. Они напоминают нам о наших желаниях. Безумных родственников мы боимся потому, что видим в них свободных нас.
Готов поспорить, я знаю, чей голос будет говорить тебе «спокойной ночи» каждый раз, когда ты будешь ложиться спать.
Мы всегда знаем, как сделать родственникам по-настоящему больно. И в этом их единственное отличие от всех остальных людей.
Пора было пройтись по магазинам. В огромном торговом комплексе «Аэродром» было полно народу. Кто-то пришёл сюда выбрать шампунь, кто-то просто спрятался от вечерней жары в баре. Кто-то зашёл посмотреть на себя в трехметровые зеркала, обрамлявшие основной торговый зал. Кто-то просто был мной. Я сидел на железном стуле в стиле New Edge. Сиденье и спинка у стула были в дырочках, что придавало всей конструкции особую лёгкость и ажурность. Зеркальная поверхность стола с одиноким молочным коктейлем на ней напоминала перевёрнутый кверху пузиком телевизор. В телевизоре шёл я. Я шёл и думал о чём-то таком, что никогда не ухватить до конца. О старом вечернем кладбище под дождём, о Пелевине и Кортасаре. О всём том, чего мне не дали додумать люди, обстоятельства, музыка в метро. О причинах возникновения именно этой алогичной цепочки. О лёгкой грусти. О том, что слова – это пустая шелуха вечно движущихся понятий. О том, что поняв какую-то вещь один раз, необходимо понимать её каждый день, иначе ты останешься один на один с мёртвым слепком ушедшего по Жёлтой Реке. О том, что трёхметровое зеркало отражает только то, что перед ним стоит. Или то, что в него летит.
А вы когда-нибудь видели его собственный ужас?
Почему-то, когда ты совершаешь действие, которое не предположено программой, всё вокруг зависает. И все вокруг зависают. Я стоял, по колени утопая в осколках стекла и волнах ароматов духов. Они смешивались и образовывали вокруг меня безумный барьер, в котором переплелись бергамот и табак, лимон и целевые аудитории, женщины за тридцать и улыбающийся мачо с плаката Hugo Boss на Невском.
Ко мне никто не решался подойти. В состоянии шока у человека резко усиливается чувственное восприятие. Через такое хитросплетение концепции мог пройти только мёртвый.
Или бритый охранник в глянцевых кроссовках Adidas с шокером на поясе. В зависимости от длительности разряда, шокер может либо парализовать, либо убить. Длительность заряда регулируется длительностью нажатия кнопки. Проблема человека в том, что ему сложно убить особь, изначально не выглядящую воинственно.
Чтобы убить лань или тюленёнка требуется гораздо больший объём совести, чем чтобы раздавить мокрицу или разнести из дробовика гиену. Ошибкой охранника было то, что он меня пожалел. Если у человека есть светлое завтра, ему сложно представить, что есть кто-то, этого напрочь лишённый. По крайней мере, ему никогда не предугадать, как этот «кто-то» будет действовать.
Когда он закончил меня поджаривать, я полоснул его бритвой по пальцам. “I’m forever black-eyed, surrendered, biting off your nuts”. Если он скончается от кровопотери или стыда, у меня будет сильный попутчик. Нам всем в один конец.
Столкновение зеркального стола с зеркальным окном было похоже на рождение новой вселенной. Тем более, что в образовавшемся проёме колыхалась вечерняя зелень и шёл трамвай. Готовый быстрорастворимый мир. Нынешнее общество не может позволить себе ждать 7 дней.
Кажется, у меня отнималась правая нога. Единственное, что я чувствовал – боль, которая едва не доходила до кончиков пальцев. Казалось, мой скелет сделан из раскалённой вольфрамовой нити. Кажется, я немного светился в темноте.
Я погнал на юг. По встречной полосе, включив дальний свет. Времени оставалось совсем немного, а мне ещё хотелось скорости. Да я сам был скоростью, которая наконец-то обрела форму, похожую на содержание. Я уже не чувствовал ни пола, ни педали; но огни, которые перестали мелькать и начали переплетаться, говорили мне обо всём.
“The God’s in crisis,
He’s over”
Передо мной мелькал автосалон Gregory’s Cars. Машины для полубогов. Только для тех, кто знает, что завтра будет так же, как было вчера. Кто верит в собственное верховенство. Галерея супрематизма. Porsche. Ferrari.
Боссы европейской автоиндустрии против одного безумного человека.
Я знаю, они сделают ещё.
Их будет больше.
Но не сегодня.
В моём мире они закончатся прямо сейчас.
В мире без меня мне будет всё равно, сколько их станет.
Я выключаю передачу и выпрыгиваю из машины. Успевая бросить в открытую канистру с бензином полыхающую охотничью спичку. Вижу, как машина летит в стеклянную дверь магазина серой массой. И никакое количество охранников не может её удержать.
Это похоже на галактический боулинг.
Или на персональный ад автодилера.
Наркотики можно не только принимать, на них можно ещё и ездить.
Над моей головой пыльное небо. Пыль поднимается от бывшего автосалона. От нагретого за день асфальта. Пыль вырывается из моих лёгких.
На набережной зажглось освещение. Звёзды на его фоне резко потускнели, а потом и вовсе исчезли. Небо перерезала неоновая полоса. Снизу это смотрится особенно неискреннее.
Несломанной рукой я вынимаю из кармана мобильный телефон. Включаю.
+792…
Я до последнего не хотел тебя тревожить
175…
Я знаю, для тебя это будет слишком
84…
Просто знай - я люблю тебя
1…
Прости, я сам до конца не верил, что так выйдет
“See you at the bitter end,
See you at the bitter end”.
-
-
09.06.2005 в 23:33Мысль 2: Ух-ты, как тебя все задолбало.
Мысль 3: офигеть, или, если хочешь, могу подробнее при встрече.
Вообще-то конечно, были еще мысли, но не конспектировать же их при чтении.
-
-
10.06.2005 в 00:31-
-
10.06.2005 в 04:31По поводу цифр - накажи себя сам.
-
-
10.06.2005 в 08:34